Аннотация: Лауреат конкурса "Такая разная любовь-2". Диплом: "За психологизм и глубину раскрытия характера ГГ".
Сколько слов знает обычный человек? Среднестатистический. Конкретнее - двадцатидвухлетний, с документально обозначенным высшим образованием, не нагруженный женой, детьми и постоянной работой? Пожалуй, если основательно поскрести по сусекам, тысяч десять наберется. Хорошо, а активный запас? Тот, что на каждый день? Пятьсот, от силы тысяча языковых единиц, большая часть которых синонимы и эвфемизмы. Еще отожмем. Итого, в сухом остатке - сотня, не более. Классики вообще утверждали, что можно обойтись тридцатью. Но и это не рекорд. Я, к примеру, с недавних пор владею только четырьмя: давай; будем; просто; друзьями.
Синонимы: давай останемся приятелями; мы никогда не будем вместе.
***
Клубы табачного дыма заполняют комнату. Мерно колышутся. Будто кто-то засунул в квадратные метры бетонной коробки жирную тушу гигантского спрута. Неосязаемое полупрозрачное тело цвета смоченного шифера качается, поводит сизыми щупальцами. Ему явно тесно здесь, в моей квартире.
Я лежу на жестких от впитанного пота простынях, и смотрю на морского гада. От окна тянет сквозняком, и его липкие конечности толстыми змеями ползут ко мне. Тянутся, чтобы обнять. Задушить.
Закрываю глаза. Открываю. Серая тварь едва заметно колеблется. Трансформируется. Снова зажмуриваюсь. Распахиваю. Осьминога больше нет. Теперь это слоеный пирог. Возле самого пола пласты теста совсем седые, плотные, словно подсохшая корка. Дальше, выше они меняют концентрацию и оттенок, становясь более прозрачными и светлыми. У потолка это уже легкая, только что выпущенная из легких, дымка цвета кварца. Но и это обман. Сигареты кончились вчера. Или позавчера. Не помню. Чудовище, находящееся рядом, ворует мысли. Память. Желания, ничего не оставляя взамен. От жгучего желания курить чешется кожа на руках.
Надо выпить. Это поможет.
На полу рядом с кроватью, руку протяни - достанешь, пустая бутылка. Таращится на меня зрачком горлышка. Грязный консервный нож. Мятая газета недельной давности, вся в бурых пятнах. От соуса? Разбитая "Нокия": трещина через весь экран; на клавиатуре не хватает единички и тройки. И, вот оно, стеклянный цилиндр на шестнадцать граней. Наполовину пустой.
Я отрываюсь от расплющенной в блин подушки. Тянусь к стакану, превозмогая отвращение. Рука сама находит, подносит ко рту, чтобы влить теплую горечь в горло. Внутрь. В обожженного меня.
Огненный шар прокатывается по пищеводу, падает в желудок, и я вырубаюсь. Ухожу в сон.
Синонимы: забытье; забвенье.
***
Небольшой зал ресторана, словно маленький аквариум, лишенный кислорода. Двухцветные официанты вяло курсируют между столиками. У входа бурой водорослью апатично покачивается администратор. На сонных настенных часах начало пятничного вечера - четыре пополудни. Уже закончились бизнес-ланчи, но до вечерних застолий еще далеко. Пересменка. Время негромких разговоров и тихих признаний.
Свет ламп приглушен. Звучит легкая музыка. Слышны позвякивание вилок и визг ножей, режущих фарфоровую поверхность тарелок. Шелест юбок. Скрип начищенных ботинок. Посетителей в этот час немного.
Мы расположились в глубине зала, рядом с зашторенным окном. Круглый столик на двоих застелен накрахмаленным полотном. На нем все как надо. На высший балл. Ровное пламя свечи. Шипастая роза в сосуде из обожженной глины. Пара высоких фужеров - спящих фламинго из хрусталя. Бутыль красного вина. Столовые приборы и фруктовый десерт. Ничего лишнего. По-моему здорово получилось.
Ты сидишь напротив меня. Такая особенная. Неправдоподобная. Красивая. Как будто светишься изнутри. Точно под тонким слоем кожи проложены тысячи проводящих нитей и по ним идет ток, от чего они начинают ярко светиться. Мое маленькое солнце. А еще вокруг них возникает магнитное поле. Притягивающее. По крайней мере, так должно быть. Насколько я разбираюсь в электричестве.
Поднимаю бокал и говорю: "Привет". Ты со смехом принимаешь правила игры. Звонкий хрустальный поцелуй и мы уже пьем терпкое полусухое. Разматывается нить непринужденного разговора. Ни о чем конкретно и обо всем сразу. Ты рассказываешь что-то из вчерашнего дня. Забавно и искренне. Я отвечаю невпопад, борясь с сильным желанием взять твою руку.
Мы вместе уже четыре месяца. Случайное, казалось бы, знакомство постепенно переросло в симпатию, потом в привязанность, и вот сейчас готово переродиться во что-то большее. Чувствую это. Знаю. И потому страшно нервничаю. Надеюсь, хотя бы, что это не очень заметно.
Наконец, когда очередная порция пьянящего напитка взмывает над столом, решаю, что пора. Немного затягиваю паузу перед тостом. Скорее, чтобы успокоиться, нежели для придания моменту значимости. И на выдохе, мучаясь смущением, произношу те самые, главные слова. А в животе медленно набухает воздушный пузырь. Сердце молотом стучит в висках.
Где-то в зале неспешно плавают рыбы-разносчики. Люди продолжают чинно жевать. Играет веселая музыка. Фитиль свечи слабо корчится в языке пламени. Я смотрю на него. На тебя. Жду.
Ты больше не улыбаешься. Ставишь бокал обратно, так и не притронувшись к нему. Прячешь взгляд.
Черт, как стыдно. Хочется исчезнуть, провалиться под землю.
Ты что-то говоришь. Кажется о том, какой я классный. Хороший и умный. Тысячи приятных, лишних слов. Безделиц.
Как же здесь душно. Неужели нельзя проветрить?
Восковая палочка испускает дух. Скользкий огарок с опухолями наплывов вместо гордо взметнувшегося факела. Грязные рюмки взамен изящных птиц. Пузырь внутри меня лопается. Там, где у обычного человека солнечное сплетение, вдруг появляется маленькая черная дыра.
Кто-нибудь может открыть окно?
Ты предлагаешь остаться друзьями. Просто приятелями, произносишь ты, по-прежнему не глядя на меня. Так маленькие дети говорят неправду. Но ведь ты ничего плохого не сделала. Это я виноват. В том, что не хочу дружить. Не могу.
Вязкая пустота внутри забирает силы, втягивает в себя мысли и чувства.
Ты говоришь: "Мне пора. Все было вкусно". Встаешь и уходишь: "Не надо. Не провожай", а я все так же сижу. Побежденный. Пустой. Один на один со своим теперь таким коротким словарным запасом.
Синонимы: резервом слов; набором синонимов.
***
Шершавая, как наждак, рубероидная равнина плавится под палящими лучами солнца. Черная пустыня с редкими оазисами из антенных мачт и дефлекторов. Июль в этом году выдался знойный. Здесь, на крыше городской многоэтажки, это чувствуется особенно хорошо. Кожей. Быстрее бы все закончилось.
Путешествие по раскаленной, исходящей нефтяными испарениями кровле, не лучшее занятие. Каждый шаг - борьба. За кроссовки, норовящие прилипнуть. За потерянное равновесие. За каждый пройденный метр. Все дальше от прохладного чердака.
Будь я менее упертым, вряд ли вообще пошел бы. Но я зол. Очень. На себя. На нее. На каждого. На жизнь. А когда ты такой, единственный выход - отомстить. Чтобы все узнали. Запомнили. И тут уже неважно как: бритва, веревка или таблетки. Подойдет любой способ, это лишь вопрос личных предпочтений. Крыша тоже неплохой вариант. Вот только жара мешает. Но разве это препятствие для того, кто решился. Для меня уж точно нет.
Наш мир так устроен, что все в нем имеет четкие границы. Рождение и смерть. Начало и конец. Я вот, например, почти добрался до своего. Полуметровой высоты заградительный поребрик, идущий по самому краю. Кирпичный. По верху планшир. Ничего так. Красиво. Немного напоминает стартовую тумбу или трамплин. Символично!
Добираюсь до этого искусственного мирораздела. Правое колено на ноздреватую серую поверхность. Ладони на обжигающую железом горизонталь ограждения. Далеко внизу спичечные коробки легковушек. Цветные кляксы детских колясок. Мелом: "Лера, с днюхой тебя!!!" Вот он - момент истины. Сейчас перед моим внутренним взором должна пронестись вся жизнь. Обязано снизойти озарение. Сию секунду. Немедленно.
Господа, все обман. Нет ничего. Ни осмысления прожитых лет, ни всепрощения. Только тоска и страх. Да где-то глубоко подо мной зеленые прямоугольники газонов. Белые штрихи свежей разметки. Люди, спешащие по делам. И вот еще. Как раньше не заметил? Чахлый древесный всход, приютившийся в трещине кладки. Откуда он тут? Тонкий упрямый прутик с маленькими жухлыми листочками.
На какое-то время забываю о том, зачем я здесь. Держусь за арматуру, и разглядываю увядающее растение. Как оно сюда попало? Как выжило? Дождя уже дней двадцать нет. Стою, рассматриваю деревце, а в голову лезут непривычные мысли.
Оно ведь тоже живое. Борется, дышит. Не хочет умирать. Кто-то дал ему жизнь. Мама и папа. У него тоже есть родители. Где они сейчас? Знают ли, как ему тяжело? Волнуются? Нет, наверное. У них с этим проще: упало семечко и все. Баста. Как хочешь, так и живи, развивайся. А если уж попал сюда, то сам виноват. Никто никому и ничего не должен. Что тут скажешь: не повезло тебе, брат. Некому за тебя переживать. Погибнешь, а никто и не заметит.
А я-то сам? Мое отсутствие заметят? Вспомнят, каким был? Чем отметился? Или я такой же, как этот умирающий росток - никому ничего не должен. Может быть, это и есть самое главное в жизни - быть должным. Близким, любимым, например. Или, хотя бы вот этому малышу?
Неожиданно его судьба, зависящая сейчас только от меня, становится необычайно важной. Нельзя позволить ему погибнуть. Так запросто, на обезвоженной крыше, среди бетона и металла. В одиночестве. Нужно его спасти.
Аккуратно, стараясь не потревожить тонкие корни, вытаскиваю дерево из каменного гнезда. Бережно прижимаю к груди и быстро иду к спуску с крыши. Снова борюсь с липкими метрами, с жарой. Но это уже ничего. Терпимо.
Выживет ли он или сгинет, не сумев приспособиться? Не знаю. Я не волшебник и не провидец, а этот побег к тому же такой слабый. Но дело совсем не в этом. Просто никого, слышите, никого, сейчас я в этом абсолютно уверен, нельзя лишать последнего шанса.
Синонимы: возможности; надежды.
***
Я просыпаюсь от звука захлопнувшейся входной двери. С трудом разлепляю ресницы и вижу перед собой ромбы, отливающие золотом, блестящие платиной треугольники, переливающиеся перламутром квадраты. Раннее утро пробилось сквозь неплотную занавесь штор и теперь балуется с цветом обоев.
Поворачиваюсь на спину, вытягиваю руки вверх и с хрустом тянусь. Уф. Кажется выспался. Перекатываюсь дальше, на левый бок, и случайно натыкаюсь на лист бумаги, лежащий на подушке. Разлинованный в мелкую клетку прямоугольник. Один край рваный. Записка: "А ты хорош. Позвони мне". И подпись - два ярких полукруга, оставленные губной помадой. Хм. Занятно.
Вот так. Короткий розыгрыш. Голевой пас. Удар. И счет уже три - ноль в мою пользу. Приветственный рев трибун. Минутная эйфория. И снова мяч в поле.
Скомканная бумажка летит в дальний угол комнаты. Шариком от пинг-понга скачет по полу. Я не позвоню. Нет. Больше никаких привязанностей и имен. Теперь это просто игра. Спорт.
Хочу есть. Уже давно пора завтракать. Но сначала в душ: смыть остатки вчерашнего дня и бурной ночи.
Окунаю лицо в струи льющейся горячей воды.
Доволен ли я?
Намыливаю мочалку и ожесточенно тру грудь, плечи, руки.
Наверное.
Яростно скоблю щеки бритвой, безжалостно уничтожая любой намек на щетину.
По крайней мере, внутри меня больше нет ноющей пустоты. Сердце перестало сводить судорогой.
Выдавливаю гусеницу зубной пасты на щетку.
Там, на крыше, я исключил тебя из списка кредиторов.
Втираю безвкусную мякоть в зубы и десны. В язык.
И есть только одна вещь, продолжающая меня тревожить.
Почему они так на тебя похожи? Та, что сегодня и те, другие.
Новый, благоухающий, я выхожу из ванной комнаты. Накидываю футболку, шорты и иду в кухню. Живот уже сводит от голода. На часах почти девять.
Холодильник, как это ни странно, забит под завязку. Вчера я этого как-то не заметил. Да тут продуктов на неделю хватит, а то и дней на десять, если не сильно увлекаться. Чудо? Нет, все просто - родители. Чтобы я без них делал? Надо им позвонить, спасибо сказать. Обязательно. Но это потом, позже. Сначала - еда.
Достаю пару яиц, колбасу и помидор. Сейчас будет приготовлена замечательная, вкусная, калорийная яичница. Мое коронное блюдо, между прочим.
Из комнаты внезапно доносится тихая электронная мелодия. Мобильник звонит. Дрожит протяжной настойчивой трелью. Покушал, называется. С сожалением отодвигаю от себя разделочную доску. Откладываю нож. Интересно, кто это в такую рань?
Успеваю дойти до одежды, валяющейся в кресле точно сброшенная змеиная кожа. Нахожу вибрирующую "Нокию" в кармане брюк. На экране светится незнакомая комбинация цифр. Ошиблись номером? Душу вдруг наводняет странное, беспричинное беспокойство. Может не отвечать? Но любопытство сильнее.
- Алло?
Синонимы: да; слушаю.
***
Пустая банка из-под морской капусты летит в направлении мусорного ведра. Ударяется об край и, отскочив, падает на пол. Какое-то время катится, выписывая замысловатую кривую. Наконец, ткнувшись слепым жестяным боком в кухонный плинтус, успокаивается.
Ну и бардак. На столе курган из окурков, с погребенной где-то внутри него пепельницей. Обрывки целлофана. Унылая рожица, сложенная из нескольких хлебных корок. Рот - засохший чайный пакетик. Вместо волос горстка кофейной пыли. Пустые гильзы бутылок под ногами. Катаются, гремят. Водочные и пивные вперемежку. Пирамида грязной посуды в раковине. И запах: мерзкий, гнилой. От остатков пищи. От липких лужиц на полу. От чего-то еще. Стойкая вонь многодневного запоя.
Дрожащими руками роюсь в бычках на столе. Должно же что-то остаться. Нахожу прокушенный фильтр, махрящийся ошметками табака. В кармане спортивных штанов заботливо припрятана зажигалка. Раскуриваю и, стараясь не затягиваться (на дольше хватит), вдыхаю горечь табачного дыма. Гадко. Еды нет: банка с водорослями была последней. Выпивка кончилась. Без табака вообще долго не протянуть. Паршиво. Гнусно.
Придется идти в магазин. Выбора нет.
Синонимы: вариантов нет; выхода нет.
***
Готов поклясться, что в прошлый раз ручка была. Точно. Выпирала. А сейчас нет. Сплошной массив стекла, укрепленный изнутри плакатами с кричащими рекламными слоганами. Вот дела. Что делать?
Робкий маневр в сторону двери, словно магическое заклинание. Прозрачное полотно вздрагивает и беззвучно отъезжает в сторону, уступая дорогу. С некоторой опаской перешагиваю рамку входа.
Супермаркет встречает меня натужным кашлем уставшего кондиционера и нестройным хором голосов. Сразу начинает болеть голова. За время добровольного заточения я успел отвыкнуть от людской суеты, от мелькания мод и стилей. Быстрее купить все необходимое и назад, домой. В спасительную пустоту квартиры.
Впереди стопка пластмассовых авосек. Беру самую верхнюю и пытаюсь вырвать ее из крепких сестринских объятий. Удается с третьей попытки. Теперь я счастливый обладатель красного ячеистого короба с черной эргономичной ручкой. На дне лежит, зацепился за острую пластиковую заусенцу, завиток чека. Бумажный след предыдущего владельца.
Лоб, кажется, сейчас взорвется, расплескав мозговую жидкость по прилавкам. Горло, как заброшенная каменоломня, сухое и гулкое. Надо торопиться. Бегу по знакомому маршруту. Виноводочный отдел. Полуфабрикаты. Хлебобулочные. Кто придумал разместить самое нужное в разных концах магазина? На максимальном удалении друг от друга. Садисты? Вспотел, пока все собрал. Уф. Теперь на выход. В лотке, плотно прижавшись друг к другу, лежат три по ноль пять, банка шпрот и две с тушенкой, краюха "Бородинского" и семейство опят, упакованных в пол-литра стекла. Не забыть купить сигареты на кассе.
Последний рубеж. Черные ленты транспортеров с сидящими за ними Светами, Машами и Ксюшами. Регламентированные улыбки, сальные волосы. И над ними вежливые лампочки, информирующие о готовности обсчитать. Десять штук. Как обычно горят только три. Возле каждой очередь: человек семь, восемь. Пристраиваюсь в конец той, что выглядит самой короткой.
Прямо передо мной симпатичная молодая мамочка пытается вырвать из цепких ручонок отпрыска нечто круглое. Сил не хватает - малек, точно клещ, вцепился в игрушку. В ход идут увещевания. Потом угрозы. Эффекта - ноль. Малыш явно искушен в подобных делах. Мамаша, видя такое, вынуждена сменить тактику. Теперь она ищет поддержки у соседей по очереди. А мне вдруг становится жутко стыдно за свою десятидневную щетину и мутный взгляд. Проглотив прущее наружу благородство, демонстративно отворачиваюсь. Так проще сдерживать натиск жаждущей справедливости родительницы. Делаю вид, что очень занят изучением посетителей магазина.
Люди снуют, стирая подошвы в поисках дешевизны. Хватают с полок продукты, разглядывают, мнут, нюхают. Они предельно сосредоточены. Напряжены. Здесь по-другому нельзя, иначе рискуешь нарваться на просроченный или некондиционный товар.
Да. Читать состав - обязательно.
Может поэтому я их заметил? Слишком уж они отличались от остальных, сконцентрированных. Он седовласый и прямой, как натянутая струна. Неспешный. Она под стать - гитарная дека. Оба в черном. Неторопливые и грустные. Мужчина одной рукой толкает перед собой тележку, другой нежно поддерживает спутницу под локоть. Выбирают продукты не советуясь, почти не глядя, погруженные каждый в себя. Или друг в друга?
Я смотрю на них. Веду взглядом, пока они, наконец, не пропадают из вида, скрывшись за стеллажами со свежей выпечкой. И еще после долго стою, бездумно уставившись в пустоту.
Из ступора меня выводит голос кассира: "Молодой человек, вы оплачивать будете?" Оказывается, очередь уже рассосалась. Интересно, мальчишка отстоял игру? Я гляжу в накрашенные глаза девушки. Слишком много сиреневого и зеленого. Смотрю на резиновую реку транспортера: разводы от грязной тряпки медленно проплывают мимо. На батарею бутылок у себя в корзинке.
Есть время разбрасывать камни и время их собирать. Ловлю себя на мысли, что голова больше не болит.
Решительно ставлю с таким трудом отобранное на пол. Ногой отодвигаю от себя. Говорю: "Нет, девушка. У меня денег нету. Извините". И, ссутулившись, подгоняемый унизительным: "Вот придурок. Алкаш", позорно спешу к выходу.
Пускай смеется. Пусть зубоскалит. Ее уколы - мелочь по сравнению с тем чувством стыда, которое я испытал, увидев эту странную пару. Этих двоих в магазине. Ее родителей.
Синонимы: маму и папу; мать и отца.
***
Птицы поют. Ветер дирижирует верхушками сосен. Те медленно раскачиваются, изредка соприкасаясь пушистыми лапами. Коричневые, словно поджаренные, стволы натужно стонут, облетая мириадами золотистых, почти прозрачных слюдяных чешуек. Янтарные смоляные слезы влажно поблескивают в лучах восходящего солнца. Чуть слышно шелестит трава. Пахнет набухшим от влаги лесом и прелой землей. Спокойствием.
Не думал, что здесь так. Безмятежно.
Я иду по едва заметной тропинке, которая змеей вьется между деревьями: то исчезает в густом изумрудном подшерстке, то снова проступает яркой черной отметиной на теле леса. Я уже почти бегу. Все время вперед. По петляющей дорожке сквозь вечнозеленую хвою. Очередной поворот и в просвете, между двумя гигантскими, не обхватить, и прямыми, как ножки циркуля стволами, я, наконец, вижу ее.
Подхожу вплотную и говорю: "Привет". Сажусь рядышком и спрашиваю: "Как ты?"
Рассказываю ей, как сильно соскучился. О том, чем занимался последнее время. Извиняюсь, что не пришел раньше.
Очень сильно зудит в носу. Какой здесь странный воздух. После городской духоты и смога он кажется таким опьяняюще свежим. С непривычки саднит горло, и глаза невыносимо щиплет. Захожусь в кашле. "Все нормально, нормально, - объясняю в промежутках между спазмами, - просто подавился". Зажмуриваюсь и тру веки так, что они начинают гореть. Становится немного легче, и я продолжаю: "Почему ты ничего мне не сказала? Ни слова?"
А может все дело в густом, яростном запахе? Здесь так много букетов. Наверное, пыльца разъедает слизистую и потому сильно першит в горле, неудержимо мокнут глаза.
- Тебе было больно? Все время? Постой, не отвечай. Я и так знаю, что очень! А я, дурак, ничего не замечал, не видел.
Да, точно. Все из-за этих цветов.
- Вчера видел твоих родителей. Они молодцы. Хорошо держатся!
- Нужно было подойти. Заговорить. Сказать, как я им благодарен. За тебя. За все. Даже за тот проклятый телефонный звонок.
Чертова пыль.
- Не подошел. Не смог. Испугался.
Вот уже и слезы потекли.
- Зачем ты так со мной? Те слова. Тогда, в ресторане, помнишь? Почему? Пыталась уберечь? Или не хотела, чтобы я видел тебя такой?
Кружится голова.
- Столько глупостей наделал.
Меня всего трясет.
- Просто хотел быть рядом! Всегда.
- И сейчас тоже!
Больше нет сил. Пытаюсь, опершись на руку, встать. Оскальзываюсь. Локоть подгибается, и я неуклюже падаю, утыкаюсь лицом в теплый рыхлый грунт, насыпанный высоким бугром.
Он не очень большой этот земляной вал. Обычный. Два метра в длину и примерно полметра в высоту. С одной стороны из него растет деревянный столб цвета поздней осени. Длинный и ровный, как линия жизни на твоей ладони. Перечеркнутый тремя горизонтальными поперечинами. На нем заключенный в траур прямоугольник фотографии. Самой лучшей. Улыбающейся. Светлой и живой.
Я, кажется, понял. Цветы - это хорошо. Верно. Для торжества, для свадьбы. Ведь ты вышла замуж и уехала далеко-далеко. Все дело в земле. От ее вида меня мутит. От запаха пропадает дыхание. Так не должно быть. Это неправильно. Нельзя приносить ее на праздник.
Я вжимаюсь в холм. Вдавливаюсь всем существом. Шепчу, что не смирился. Никогда не смирюсь.
- Не знаю, что теперь делать. Как быть дальше? Для чего?
Беззвучные рыдания сотрясают меня.
Чуть ниже твоей улыбки, сразу под ней, прикреплена табличка с набором цифр и надписью в круге из рябиновых веток: "Жизнь продолжается".
Синонимы: живите дальше; радуйтесь каждому новому дню.
***
Есть такая болезнь - белокровие. По-научному лейкоз или лейкемия. Красивое название. А за ним? Двадцать лет жизни. Навсегда двадцать.
Больше всего ты любила читать. Зарывалась в пахнущие типографской краской страницы. Дегустировала экзотические блюда, испеченные литературными кулинарами. Порой, увлекшись, забывала про сон и еду. Фантастика, история, мемуары. Благородные жанры. Настоящие.
Вот вспомнилось. Ты учила английский. Все когда-нибудь это делают. Одни потому, что так надо. Другие в полной уверенности, что в будущем эти знания будут полезны. И только ты - ради оригиналов Хемингуэя. Твердила, что переводы крадут душу произведений. Я смеялся. Не верил. Так и не успел спросить, как успехи в языке. Уже не узнаю.
Как ты там сейчас? Без книг. Наверное, одиноко. И холодно.
Да что это я. Вот дурак. Ведь они тоже там. Фолкнер. Золя. Сервантес. Достоевский с Булгаковым. Шекспир. И загорелый бородач Эрнест. Гуляют по тенистым аллеям. Поодиночке и парами. Учтиво поддерживают друг друга под руки. Ведут неспешные беседы. Встречаясь, снимают шляпы и манерно раскланиваются. Им никогда не бывает скучно. И тебе не будет.
А я?
Да что я. Как-нибудь.
Только знаешь - теперь все. Завязал. Больше никаких крыш и пьянок.
Мне не хватает тебя. Твоей искренности. Беззаботности.
Тогда на кладбище, вылив на землю все обиды, я многое понял. Теперь у меня есть цель. Написать книгу. Такую, чтобы понравилась тебе. Рассказать в ней о нас. О каждом. Обо всем. Вот только я не умею. Никогда не пробовал. Получится ли?
Но ведь ты мне поможешь! Вместе мы справимся. Обязательно.
Я закрываю глаза и почти вижу увесистый томик в жестком каркасе переплета. Лощеные страницы, до краев наполненные эмоциями и смыслом. И обложка. Кипенная, а на ней черный, как уголь оттиск. Всего три слова, выведенные твердой кириллицей - "Навсегда с вами".